У каждого свой путь в Харад - Страница 11

– Хуже, чем это? – вмешавшись, подал голос Саммар и указал на изувеченную грудную клетку Годэлиска.

Оденсе неопределенно повела плечами и скомандовала:

– Ладно. Так, переносим его. Быстро. Его еще держит… ваше «средство». Мне надо не прозевать тот момент, когда его отпустит…

Тело осторожно внесли в дом, переложили на освобожденную поверхность стола. Ольм осторожно стянул с ног Годэлиска сапоги, а Гыд тем временем успел заменить край отброшенного плаща, скрывающего лицо, найденным в хате полотенцем. Он делал вид, что сосредоточился на тщательнейшем вытирании лба Годэ. Оденсе тем временем быстро выкладывала на застеленный белоснежным рушником табурет все, что, возможно, могло ей понадобиться.

На секунду ее рука остановилась. Встретившись взглядом с Саммаром, Оденсе произнесла, как бы продолжая прерванный ранее разговор:

– Заблуждение думать, что нет ничего хуже смерти. Не все измеряется ее порогом.

– Это для кого как, – буркнул Саммар и тут же получил локтем в бок от проходящего мимо Ольма.

В дальнейшем берегиня была немногословна. Она повелевала, остальные подчинялись.

Держали, поднимали, грели, мыли…

– Что ж, бог нам в помощь. Бог, дарующий свет, любовь и жизнь. – Она сделала ударение на последнем слове. – Молитесь, чтобы у него хватило сил. Полночная Звезда должна была выжечь их почти все безумной болью. Нет сил человеческих, чтобы вынести ее… Но жизнь все еще теплится, и вам удалось добраться сюда – значит, на это есть воля Создателя.

Эта фраза заставила Саммара с Ольмом переглянуться, а Гыда понадежнее укутать лицо раненого. Не обратив на это внимания, Оденсе продолжала:

– А ведь вы своими стараниями изменить естественный ход судьбы исчерпали остаток его жажды к жизни, должно быть, до самого дна. Чем держится до сих пор ваш друг – за пределами моего понимания.

Чем больше слабела сила, отданная Шелестом, тем явственнее становились доносящиеся из-под полотенца стоны и тем быстрее летали над телом Годэлиска руки Оденсе. Ольм наблюдал за ней. По тому, что она не нервничала, он понимал, что, скорее всего, все идет довольно-таки неплохо. И несмотря на все высказанные берегиней ранее сетования по поводу несостоятельности монашеской магии, их старания не пропали даром. Они сумели сохранить своему другу жизнь. Однако Ольм не мог не заметить, что лицо берегини с каждой минутой принимает все более озадаченное выражение, и единственное, чего он желал, чтобы догадка озарила ее как можно позднее.

Потом стоны перешли в долгий нарастающий крик. Дарину затрясло, ее изо всех сил сдерживаемая нервная пляска рук вырвалась на свободу. Девушка взметнула ими, обхватила себя за плечи, и, всхлипнув, выскочила за дверь. Оставив за собой лишь колебание занавесей на окошках.

В следующий момент чуткие пальцы берегини замерли. И вновь удивленно распахнулись глаза.

– Так вот оно что! – Она удовлетворенно хмыкнула. Потом выпрямила спину и расправила затекшие от напряжения плечи. – Это все объясняет… Ну что ж, и это к лучшему, к лучшему… – Оденсе повернулась к Ольму и посмотрела прямо ему в глаза. – Вы на самом деле считали, что, копаясь так глубоко у него внутри, я не замечу разницы? Что прикрыв его лицо тряпицей… Уберите ее уже, кстати, сколько можно? Дайте ему хотя бы попытаться нормально вдохнуть… Вы будете в состоянии скрыть истину? Так что это – наивное отчаяние или способ всемогущего ордена дополнительно щелкнуть меня по носу?

Ольм молчал, лихорадочно подыскивая слова, которые бы, окончательно не испортив ситуации, могли заставить берегиню продолжить операцию.

– Политика, проводимая властями Озерного края в отношении…

– Политика? При чем тут политика! Если бы я знала, кто он, я бы все сделала иначе!

– Иначе – это оставить за порогом?

– Слушайте! – Сдерживая все более нарастающее раздражение от возникшей не к месту перепалки, Саммар, чтобы не зарычать, повысив голос, перешел почти на свистящий шепот. – Хватит!

Гыд отирал уже действительно выступающий на лбу раненого пот.

– Правда хватит. Ему очень больно, – вдруг прозвучали в тишине избы его слова. – Он не кричит. Он как будто замер в одном самом больном моменте. Вам оттуда не видны его зрачки. А я их вижу. И они именно такие. Я видел такое уже один раз прежде. В бою, когда насквозь пронзил одного рыманца, а потом провернул у него в животе меч.

На лице Оденсе судорожно дернулся нерв, на секунду она прикрыла глаза. Медленно выдохнула и вернулась к тому, чем занималась до того, как ее поразило обнаруженное несоответствие.

– Иначе это… Вы никогда не задумывались, почему людей и, скажем, кошек лечат по-разному?

– Но он не кошка! – возмутился Ольм.

– Не кошка, я вижу… И не человек.

Больше она не произнесла ни одного слова, полностью сосредоточившись лишь на собственных отточенных, почти во всем идеальных движениях.

Потом все закончилось.

Берегиня сидела у сдвинутых лавок, на которые перенесли измученное тело. Она возложила руки на обработанные раны. Глаза ее были закрыты. Губы не двигались, лишь по прерывистому дыханию можно было определить, что она снова и снова читает ритмичную молитву Возрождения.

Мужчины сидели в ряд на скамье напротив.

Гыд, привалившись спиной к стене, перестал сопротивляться навалившейся усталости и задремал.

Саммар скорее машинально, чем осознанно, растирал, засунув руку под ворот рубахи, старый боевой шрам на плече. Время от времени он прикрывал глаза, от души завидуя способности своего младшего товарища вот так, на раз, отключаться от реальности и проваливаться в сон. К нему забвение так просто не приходило никогда.