У каждого свой путь в Харад - Страница 119

119

– Иди проспись, – посоветовал Груць. – Может, что-нибудь поймешь.

– Боюсь, если пойму, станет еще хуже. – Патлатый отодвинул лавку и встал. Обе его руки все еще лежали на столешнице, и он нависал над Груцем мрачной тенью. К столу подошла Гильда. Привычным взмахом смахнула крошки и пепел.

– Принести что-нибудь вам? – И хотя формально обращалась она к обоим мужчинам, на самом деле вопрос был адресован исключительно Груцю. Патлатый презрительно скривил губы. С секунду он смотрел на девушку сверху вниз, а потом развернулся и быстрым шагом пошел прочь.

– Так что? – повторила Гильда.

– Есть у тебя какой-нибудь сидр или пиво? Бывает здесь что-нибудь такое? Хочу пить. Хочу что-нибудь алкогольное, но не хочу напиваться.

– Сложное желание. – Гильда наморщила лоб. – Компот давеча варила из сухофруктов…

Груць засмеялся, сверкнув заостренными клыками, выделявшимися в ряду идеальных зубов.

– Ах, Гильда, Гильда! Основное было слово «алкоголь». Какой, к собакам, компот?

Гильда и бровью не повела, она спокойно посмотрела в глаза Груцю и предложила:

– А вариант компота с каплей самогона рассматривается?

Мужчина моментально перестал смеяться и восхищенно воззрился на девушку:

– Гильда, ты гений!

Очень скоро перед Груцем появился большой стакан из толстого стекла. В нем плавали сваренные сушеные яблоки и сливы. Аромат сухофруктов перебивал запах самогона, который Гильда добавила в напиток.

– Это именно то, что нужно, – промурлыкал Груць после первого глотка. – Хотя пиво было бы уместнее…

– …но не вкуснее, – закончила за него Гильда. Она в первый раз за все время улыбнулась Груцю.

Открылась дверь. Папаша Крайт помогал вносить вещи новоприбывшим постояльцам.

– Сюда, пожалуйте сюда! Сейчас мы вас устроим. Гильда, помоги же! Никакого толку от этих женщин!

Вслед за тремя припорошенными снегом людьми в дом вернулись харадец и его спутница. Девушка по-прежнему опиралась на руку мужчины. Они прошли в угол зала и сели за один из столов.

Пара тихо переговаривалась о чем-то. Девушка сидела на краю стула и держала спину очень прямо. Харадец разложил по всему столу локти, стараясь закрыть ее от всех окружающих.

Одни люди приходили – брали с рабочего стола Гильды тарелки с разложенной по порциям едой, другие уходили, оставляя на столах грязную посуду и объедки.

Вернулась Гильда, устроившая новых постояльцев. Она сразу же направилась в тот угол столовой, где расположились Гали и ее телохранитель. И вскоре на их столе все было накрыто для ужина.

Груць наблюдал за ними; ее манера держаться ничем не отличалась от поведения остальных присутствующих в зале людей. Ничто в ее облике не выдавало знатную особу. Да и вообще они не были похожи на слугу и госпожу, посторонний наблюдатель скорее признал бы в них брата и сестру.

Гали с любопытством рассматривала все вокруг. В подобное место она попала впервые. Грубые, но функциональные формы наполняли все пространство вокруг нее. Мебель, посуда, одежда. Все было лишено привычного ей лоска и изящества, зато было добротно и, казалось, простоит века. Она подмечала, что и люди соответствовали обстановке. Словно облезал лак этикета с каждого, входящего в двери. Все старались казаться проще, незаметней и приземленней. Постоянное желание человека соответствовать и тут проявляло себя во всей красе.

После ужина они поднялись в свою комнату, харадец вошел вслед за фигуркой в плаще и плотно притворил дверь.

Груць ушел из столовой вскоре после них. В своей комнате он, не раздеваясь, свалился на кровать и уставился в потолок. Трещины на потолке сбегались и разбегались в разные стороны, как и его мысли.

Чем дольше он лежал, тем сильнее его одолевал сон. А чем больше на Груця наваливался сон, тем проще ему казались проблемы. Засыпал он обычно совершенно успокоенным.

В дверь постучали.

– Слышь, браток… – В приоткрытую щель просунулась голова с торчащими в разные стороны вихрами. Патлатый, прищурившись, вглядывался в темноту комнаты. Из окна падал едва приметный слабый свет луны, пробившийся сквозь туман облаков и отраженный снегом.

Миллек застонал и попытался зарыться головой в подушку. Сейчас для него было слишком много и этого количества света, и этой громкости звука.

– Дагир, оставь меня в покое, и на рассвете я буду как огурчик…

«Значит, харадца зовут Дагир, – подумал Патлатый. – Надо запомнить».

– Да нет, браток, это я. – Патлатый, стараясь не шуметь, вошел в комнату и почти на ощупь прошел к кровати. Чиркнул длинной спичкой об стену и зажег фитиль лампы. Она немного зачадила, но потом дала неяркий ровный свет. – Я тебе тут опохмелочку принес. Ты прими – полегчает.

Возница заглянул в кружку. В ней плескалась мутноватая жидкость. Его передернуло:

– Фу ты…

– Давай, давай, не фукай тут… Пей!

Пришлось пить, потому что кружка, зажатая жилистой рукой Патлатого, преследовала страдальца и не думала отступать. Миллек, морщась, пригубил, а потом сделал несколько жадных глотков. Он сел на кровати и вытер рукавом рот.

– А это не самогон…

– Конечно, не самогон. Если им опохмеляться начнешь – в запой уйдешь навечно. Это рассол. Гильда дала. Она же у нас добрая душа, всех жалеет.

– Фу ты… – повторил возница. – Нет, ты на самом деле меня спас. По голове словно кувалдами били. Теперь полегче.

– Я же говорил. – Патлатый сел на тумбочку у кровати, едва не уронив на пол керосиновую лампу. – Что, с утречка, говоришь, выдвигаетесь?

– Да должны были вечером вообще-то…

119