– Гали, прекрати сейчас же, это неприлично. Особенно если принимать во внимание твой возраст. – Не отрывая глаз от парочки за окном, одернула ее Эллиноя.
Гали улыбнулась своим мыслям, а потом перевела взгляд на сестру и внимательно посмотрела ей в глаза:
– Скажи, Эллиноя, а как Марк на нее сейчас смотрит?
Старшая княжна едва заметно пожала плечами:
– Да, пожалуй, так же, как и тогда, когда увидел ее в первый раз. Только с большей нежностью.
Гали спрыгнула с окна и теперь смотрела на нее снизу вверх. Эллиноя на голову выше, а Гали всегда была ниже своих сестер. Да и навряд ли вырастет еще.
– Так вот, хочу сообщить тебе, раз уж ты до сих пор не знаешь, хотя такая большая, взрослая и умная. Взгляд у Гира, когда он смотрит на тебя, точно такой же. – И, широко улыбнувшись счастливой открытой улыбкой человека, все еще не расставшегося с детством, Гали добавила: – Только с еще большей нежностью.
Крышу конюшни починили аккурат в конце сентября. За неделю до того, как на предстоящую в октябре свадьбу начали съезжаться многочисленные монаршие и просто благороднейшие родственники.
Но о том, что сначала следовало починить желоб водостока, тогда почему-то никто не вспомнил. Наверное, потому что лето было засушливое. И кого в засуху может волновать, исправен ли водосток, особенно когда на носу свадьба?
Жизнь самой младшей из потловских княжон Гали складывалась так, что никому и в голову не могло прийти учить ее правильно приземляться, падая с большой высоты спиной вперед.
Пока она летела, ее успели посетить мысли о том, слетит ли при ударе с ее головы диадема, на какую часть тела она приземлится и не перенесли ли сеновал в другую часть конюшни за последние три года?
Впрочем, так как к каким-либо переменам в Потлове относились с подозрением, в реальность этой последней угрозы ей верилось слабо.
В вышеупомянутый угол между замком и конюшней Гали и упала. Наспех залатанная три года назад крыша была покрыта ворохом принесенных ветром в листопады листьев, копившихся все это время. Они и проломившиеся под ее спиной доски смягчили падение, но удар все равно был страшен.
Княжна лежала некоторое время, с шумными всхлипами хватая ртом воздух – она никак не могла сделать нормальный вдох. Хватала ртом воздух, как вынутая из пруда рыба – и все. В легкие он спускаться не желал.
Испуганные грохотом ее внезапного появления лошади разом заржали, заполняя перестуком копыт все вокруг.
«Как градины по листу железа. Или как стремительное движение сломавшего лед горного ручья». – Гали осознала, что ее пальцы сами по себе скребут сено, набирая сухие травинки в ладони. Сверху долетел, как хлыстом ударил, крик:
– Гаррота!
«Мне нужно бежать. Как можно дальше и как можно скорее. Если только я смогу встать».
Она попробовала поднять руку. Рука поднялась – и сквозь раскрытые пальцы княжна могла видеть звездное небо.
– Гаррота-а-а!
«Сейчас я встану, вот-вот… сейчас…»
Гали перевернулась на бок. В голове стоял гул от нещадных ударов собственного пульса, из-за которого все остальные приходившие из мира звуки казались далекими и размазанными. Ей вспомнилась увиденная несколько лет назад в Княжграде сцена. Когда упавший с колокольни звонарь поднялся и пересек на негнущихся ногах церковный двор. Это воспоминание могло подарить надежду в данной ситуации, если бы в конце этого пути несчастный не упал замертво.
«Но ведь колокольня выше. Намного выше. А площадь перед церковью была вымощена белым камнем. И звонарь был старым. У меня все наоборот».
Не ощущая полноты ни одного своего движения – тело Гали будто погрузили в вязкую болотную жижу, – девушка поднялась и пошла вдоль ряда стойл. Конь отца оказался оседлан. Не обращая внимания на эту странность, Гали взяла его под уздцы и вывела из-под крова конюшни белоснежного жеребца с длинной шелковистой гривой.
Это был самый быстрый жеребец княжеской конюшни с громким именем Ветер. Животное косилось на княжну влажным агатом глаза. Он недовольно перебирал губами, как бы выражая свое несогласие с тем, что его потревожили в столь неподходящий для пробуждения час.
Во флигеле, с грохотом ударясь об стену, распахнулся ставень. Княжна услышала этот звук, уже вспрыгивая в седло. Налетевший порыв ветра всколыхнул кудри вокруг ее лица.
Фигура человека, заставившего ее упасть с карниза, осталась на прежнем месте. Он застыл в тени побегов плюща, как гигантская летучая мышь. Края плаща колыхались в такт ее кудряшкам. Мужчина не отрываясь смотрел на Гали.
Девушка коснулась бока коня стременем, потянула повод, разворачивая коня к ограде. На заднем дворе она была чуть ниже человеческого роста, и, разогнавшись, можно было перемахнуть на другую сторону.
– Быстрее, быстрее! – полушепотом молила княжна, прижимаясь к шее Ветра, сливаясь с ней в одну линию. Копыта оторвались от земли, и жеребец перенес всадницу через ограду. Всплеском разлетелись во все стороны придорожные камешки. Дорога, огибая замок, выходила в купеческие кварталы города, а через них – на пристань.
– Держи их! – донесся до нее крик Халкида.
«Ой, мамочка!» – От страха Гали пришпорила и без того несущегося во весь опор жеребца.
Они ворвались в городские кварталы, как по велению чьей-то необузданной сумасшедшей воли, почти светящийся в лунных лучах конь в ночи казался мистическим. Призрак с развевающейся гривой и маленькая всадница с блестящими, словно звезды в волосах, каменьями – будто застывшими навечно каплями росы. От их стремительной скачки раскачивались вывески над входами лавок, просыпались в испуге за слепыми ставнями окон горожане.