У каждого свой путь в Харад - Страница 73

Листопад затребовал черные и красные списки Светлого Братства.

Пока столичный гость перебирал бумаги, закрывшись в зале библиотеки, Пересвет расхаживал взад и вперед по келье, размышляя, что бы это могло значить и чем конкретно ему, как настоятелю, может грозить.

Вверенная ему территория простиралась по северному берегу озера Харивайд. На ней находились города Олье и Лорьярд и десяток как прилежащих к ним, так и удаленных деревень. Уже очень давно стараниями живущих в монастыре здешний край был избавлен от присутствия берегинь.

До того самого момента, как древней Ильсе вдруг не пришло в голову вернуться в родные с детства места помирать.

Пересвет сразу же послал известие в орден Стирающий Лица о прибытии травницы. За месяц до этого ее потеряли наблюдатели в одном из портов самого Ольмхольма.

В группе депортируемых с острова женщин после отплытия не досчитались одной пожилой берегини и сопровождающей ее девочки. Никто не знал, на какой корабль она села и в какую сторону отправилась. Так как порт был оцеплен дружиной и стоящими по периметру монахами, сразу стало ясно, что обратно на остров эти двое проникнуть никак не могли. Топиться для берегинь тоже было против правил, поэтому, отметая напрочь возможность суицида, официальный орден остановился на версии тщательно спланированного бегства.

Все принимающие порты побережья Вейерсдаля были оповещены, но никто не слышал о сошедшей на землю Ильсе. Откуда она появилась на другом конце страны, в окрестностях Лорьярда, самого южного из городов Озерного края, было не ясно до сих пор. В отличие от того, каким образом едва передвигающаяся, нищая старуха смогла преодолеть такое огромное расстояние сначала по морю, а после пешком. С этим как раз все было просто.

Огромное количество простого народа до сих пор с почтением относилось к представительницам Светлого Братства и, стараясь выказать свое уважение, помогали им переносить лишения. При этом царящий повсеместно обет молчания и круговая порука между односельчанами и родственниками довольно неплохо маскировали следы ушедших от наблюдения берегинь.

Пока рядом не оказывался монах. И тогда дальнейшее укрывательство беглянок становилось бессмысленным. У людей возникал суеверный ужас от непонятной осведомленности, и в народе о монахах начали слагать легенды, одна страшнее другой.

Так случилось и в тот раз. С монастырем Пересвета были постоянно связаны четырнадцать монахов. Каждый день территория города и деревень объезжалась – монахи постепенно завоевывали доверие населения, оказываясь то тут, то там и никогда не отказывая в помощи.

Братья были предупреждены о возможном появлении берегини в своих владениях. Поэтому, почувствовав ее присутствие во время очередного приезда в деревню, монахи не удивились. Но и вида не показали. Узнать о том, что обнаруженная беглянка именно Ильсе, не составило особого труда.

Пересвет, как и следовало, сообщил в орден Стирающий Лица.

Дожидаясь ответного сообщения, монахи разместили в нескольких местах вокруг деревни дозоры, чтобы берегиня не смогла улизнуть до приезда соглядатая из столицы.

И с того момента по сей день Пересвет не переставал удивляться. Сначала его удивило полученное от ордена распоряжение, которое вкратце гласило: травницу не трогать, в деревню без приглашения не соваться.

Так как Пересвет рассчитывал на совершенно иное, то можно сказать, что его удивлению просто не было предела. По его представлениям, берегиню, поставившую себя побегом де-юре вне закона, следовало препроводить обратно в Ольмхольм для дальнейшего заключения в тюрьму.

Этим, по его мнению, как единственным фантастическим выстрелом, убивалось бы сразу целое племя зайцев: во-первых, был бы соблюден закон, во-вторых, берегиня была бы наказана, в-третьих, сам настоятель избавлялся от огромной головной боли в виде опасности у ворот собственной обители.

У ордена, вероятно, был свой взгляд на разрешение этой проблемы и извлечения из нее выгоды. А так как своими соображениями орден ни с кем делиться не считал нужным, Пересвету приходилось смиренно соглашаться с принятым решением и удивляться про себя.

Вторым фактом, поразившим его в самое сердце, стала личность присланного из Ольмхольма соглядатая. Еще до того как новоприбывший монах начал говорить и представился, Пересвет узнал в нем одного из своих самых нерадивых студентов – молчаливого монаха Листопада.

Теперь тот, кого когда-то Пересвет клеймил как упрямца и лентяя, был прислан для надзора за его, Пересветом, проделанной работой. Для поиска и устранения ошибок!

В довершение всего после смерти берегини этого Листопада не отозвали обратно в столицу. Пересвету бы порадоваться, дескать, не сгодился там монашек со своим гонором, но он слишком опасался за свое положение. За то, что старая неприязнь вылезет наружу самым невыгодным для него образом, и Листопад, злорадствуя, начнет строчить в орден нелицеприятные отчеты о нерасторопности и нерадивости уже самого Пересвета.

Пересвет легонько шлепнул по столу, чтобы не выказать вслух свое столь явное неудовольствие.

«И что теперь? Теперь он сидит там и снова – снова! – перебирает списки, которые уже, должно быть, выучил наизусть. Что же он может там искать? Неужели появилась еще одна на мою голову? Или, что значительно хуже, мы пропустили ту, потерянную в путешествии, девочку? – думал настоятель, даже не предполагая, насколько он близок к истине. – Но этого быть не может! Старуха появилась в деревне одна, если бы было две берегини, мы бы заметили. Не могли не заметить. Круглые сутки в дозоре, все свои дела побросали – только и делали, что за деревней наблюдали…»