У каждого свой путь в Харад - Страница 91

Машинально пригладив растрепанные волосы, Арьезский уставился на жену, сверля ее сердитым взглядом. Эллиноя зевнула и прижалась к Гиру еще больше, обняв его и уткнувшись носом в шею.

– Дорогой, медведи ни по улицам Рымана, ни по центральному Потлову не ходят уже давно.

Он лишь долю секунды помедлил, прежде чем обнять ее в ответ. Его жаркий шепот накрыл ее с головой:

– Элли, ты даже не представляешь, как мне страшно! Мне в жизни не было так страшно. Я даже думать не хочу, сколько еще предстоит выслушать от твоего отца! – Он наклонился, поднимая сползающее одеяло. Снова укутал жену, прижал к себе, держа одной рукой за плечи. Вторая ладонь мягко легла на круглый живот Элли. – Как думаешь, он слышал, как я ору?

Княжна улыбнулась:

– Думаю, да.

– Сильно возмущался?

Эллиноя поцеловала Гира в ключицу и тихонько рассмеялась:

– Судя по тому, как он толкался, удовольствия ему крик доставил мало.

– Мне так стыдно. – Это Гир пробормотал едва слышно. Подобных слов вообще никто, кроме Эллинои, от него никогда не слышал.

– Но есть большой плюс. – Ее маленькая ручка легла поверх широкой ладони мужа. – Раз он возмущался, а не затаился, значит, он тебя совсем не боится.

– Значит, вас таких смелых теперь будет двое. Ты да он. И оба крошки. – Гир усмехнулся, осторожно целуя волосы на макушке жены. Уже поостыв, он вернулся к предыдущей теме: – Ну хорошо, медведи не ходят, а все остальные? А, Элли?..

– Все понятно, милый. Но она же добралась. И слава богу. А с остальным ты разберешься. Как всегда.

– Как всегда, – повторил герцог. – Мне всегда нравится, когда ты это говоришь. А еще больше, что ты в это действительно веришь. – Он бросил взгляд в окно. – Скоро светает. Ты, наверное, уже хочешь есть?

Он подмечал все новые приобретаемые женой привычки, стараясь облегчить ей тяжесть несения бремени.

Первые три месяца были невероятно сложными для него. В основном из-за того, что она страдала, а он был абсолютно беспомощен. Гир и раньше заботился о ней, потому что любил, но теперь его забота приобрела предупредительность, не свойственную ни герцогам, ни остальным представителям знати.

– Хочу. Только не знаю чего.

– Это понятно. – Гир усадил ее обратно на канапе и поцеловал в кончик носа. – Сейчас разыщу нашу трусливую прислугу. Как забьются вечно в какой-нибудь угол, не найдешь.

Герцог вышел в коридор, плотно притворив за собой обе створки двери. Он был уверен, что сквозняк не лучшая компания для беременных женщин. Так же как и беспрепятственно проникающие разговоры.

Шаги отдавались гулким эхом. Создавая ощущение, что в эту минуту герцог единственный бодрствующий человек во всем замке.

«Главное, что всегда и неизменно прячутся. Что это за слуги такие, если их разыскивать приходится? Нет, главное, что каждый раз угол разный! – думал Арьезский. – Нет, главное, что они всегда дрожат и плачут. Хотя пальцем я никого не трогаю. Чувствительные все – сколько раз полностью менял прислугу. Княжградские неженки. Плюну, когда это все осточертеет вконец, и наберу людей прямо здесь, в граде. Или вообще в Потлове. И пусть они неправильно сервируют столы, понятия не имеют о протоколе и подворовывают на кухне во время зимних балов. Лишь бы были нормальными людьми. С нормальными своевременными реакциями и человеческим ходом мысли!»

Он свернул на лестницу. У пролета между первым и вторым этажом топталась горничная.

Платье, натянутое в спешке, поверх ночнушки, топорщилось на боках и спине. Девушка судорожно пыталась сколоть на затылке единственной найденной впопыхах шпилькой узел вьющихся непослушных волос. Кудри рассыпались вновь и вновь. И ей приходилось начинать все сначала. Горничная подняла голову, когда услышала приближающиеся шаги герцога совсем близко.

Предчувствия обманывали Арьезского крайне редко – лицо служанки действительно оказалось заплаканным. Красные от слез веки снова затрепетали, стоило девушке встретиться взглядом с хозяином.

– Прошу простить, ваша светлость. – Ее голос дрожал.

«В собственном доме герцогу нужно спрашивать разрешения, чтобы поорать – куда катится этот мир? У всех глаза на мокром месте. – Арьезский с ностальгией вспомнил Потловский замок. – Как все-таки Всемиру повезло с прислугой! Или это не повезло, а он их сам отбирал, а не как я, через секретаря по рекомендательным письмам… У нас семь горничных, пять поваров и дворецкий. И я всех их, не задумываясь, обменял бы на одну-единственную кухарку из Потловского замка. Вот это точно всем кухаркам кухарка! Я бы такой служанке сам столовое серебро дарил. Ленточкой перевязанное. А у этой – ни кожи ни рожи и полные глаза слез. Да княжградский акцент и ноль представления о человеческой жизни. Одни манеры. Повеситься можно». – Все это молниеносно пронеслось в его голове, не мешая вслух произнести:

– Моя светлость прощает. Что еще у вас там стряслось помимо привычного уже потрясения ваших высоковоспитанных ушей моими высказываниями?

Из глаз девушки выкатилась слеза, прочертившая тонкий след на щеке. Она нервно вертела в руках не исполнившую свой долг заколку, лихорадочно подбирая слова. Но от страха перед герцогом все они куда-то испарились, и в голове крутилось только «ваша светлость, ваша светлость». А еще девушка никак не могла отделаться от мыслей, что растрепана и неподобающе одета. Больше всего на свете ей сейчас хотелось куда-нибудь спрятаться.

Старшие слуги вытолкнули ее на лестницу несколько минут назад. Их расчет был прост: прооравшись на столь юную, а следовательно, ранимую и склонную к слезам особу, Гир быстро остынет, и ему можно будет уже более безопасно сообщить еще одну неприятную новость.