У каждого свой путь в Харад - Страница 132

132

«Теперь нужно поспешить убраться отсюда, пока он не проснулся. Подальше от греха. Ну их, наши неудачные свиданья…»

Она перенесла кувшин к изголовью кровати, предполагая, что пациенту при пробуждении пить будет хотеться не меньше, чем ей. Поправила одеяло.

«Выскользну отсюда, а он пускай гадает, отчего это ему полегчало».

Дверь Оденсе закрыла за собой очень тихо. И тихи были ее шаги. Возможно, потому что происшествие окрылило ее, и она сейчас больше летела, чем шла.

Листопад открыл глаза, проснувшись от дробно рассыпавшегося за окном стука копыт пущенных вскачь лошадей.

Неизвестно, что он ожидал увидеть над собой – серебряную розу ли или струганые гробовые доски, но нависший гостиничный потолок поразил его до глубины души. Некоторое время Листопад лежал неподвижно.

«Что произошло?»

Он чувствовал себя ненормально здоровым. Монах встал, с недоумением посмотрел на сложенные стопкой одеяла на полу. Он помнил, как натягивал их на себя, пытаясь согреться, помнил, как сбрасывал на пол потом, когда на него обрушился прилив жара. Но не могли же они сами собой сложиться в аккуратную стопку?

У изголовья стоял кувшин. Монах поднял его, налил воду в стакан, сделал пару глотков, поморщился. Стоялая вода приняла от стенок кувшина привкус глины.

«Как это вообще можно пить?» – Он поднял кувшин и побрел с ним за ширму.

Утро было единственным временем, когда он разоблачался, освобождаясь от вечного, уже словно приросшего к нему, как вторая кожа, плаща. Листопад провел рукой по лицу, отросшая щетина уколола ладонь. Нужно было побриться. Бороды монах никогда не отпускал. Ему не нравилось ощущение растительности на лице.

Он повесил плащ на угол ширмы и вытащил из его верхнего внутреннего кармана складную бритву. Для утреннего туалета зеркало Листопаду не было нужно – по вполне понятным причинам, брился и стригся он на ощупь. Но оно висело над краем ванны, куда стекала вода, а полочку под ним было удобно использовать как подставку для бритвы.

Монах намылил лицо, занес для бреющего движения бритву… и замер.

Из зеркала на него несколько напряженно смотрел молодой сероглазый мужчина. От уголков глаз разбегались морщинки. Неаккуратные каштановые вихры средней длины подчеркивали своим темным цветом белизну кожи. Щетина действительно отросла. Темная бородка была, словно изморозью, побита сединой.

Монах потрясенно опустился на край ванны.

«Что это такое? – Листопад провел руками по лицу, словно пытаясь отогнать видение. Посмотрел в зеркало – наваждение не исчезло, он все так же мог видеть свое отражение. – Как это получилось? Я не понимаю».

Как в калейдоскопе, замелькали воспоминания. Но ни в одном из них монах не находил ответа. Самым последним, что сохранилось в его памяти, было ощущение близкой смерти. Листопад стоял на пороге вечности, а нити ледяного кокона, который укутывал его всю жизнь, осыпались серебряной пылью к его ногам. Он не мог вспомнить ту отправную точку, которая могла запустить превращение. Так когда же все началось? И почему?

Листопад накинул на себя плащ и поднял капюшон. Ткань, как и полагается, скрыла лоб, тень упала на верхнюю часть лица. И все бы ничего, если бы предательски выглядывающая борода не портила все дело.

«Как странно я выгляжу… – Монах видел свое отражение первый раз в жизни. Ему уже расхотелось бриться. Теперь в нем нарастало желание намотать на голову какой-нибудь шарф, чтобы спрятать лицо от посторонних глаз. Сейчас он казался себе постыдно голым. – И как дальше жить? Кто я теперь?»

Примерно через полчаса Листопад вышел из своей комнаты. Он все-таки сделал над собой усилие и побрился. Правда, действовал, стараясь не изменять своим привычкам – на ощупь. Отражение в зеркале ставило его в тупик и затягивало этот процесс, а так как в голове мелькнула одна догадка, монах торопился ее проверить.

Капюшон он натянул как можно ниже и поднял воротник, но все равно, чтобы не выглядывало вновь обретенное лицо, приходилось все время смотреть вниз.

У двери комнаты Оденсе он замер. Никаких пугающих эманаций не ощущалось.

«Может, ее там нет?» – Монах постучал в дверь.

– Войдите, – послышался тихий ответ на его стук.

У Листопада вспотели ладони. Теперь он действительно не чувствовал присутствия берегини.

«Кто мне скажет, насколько я остался монахом? Свои точно не признают – это факт».

Монах вошел в комнату Оденсе. Закрыл на щеколду за собой дверь.

Девушка лежала на кровати, свернувшись калачиком. Она скосила глаза на вошедшего. Некоторое время оба молчали. Монах начал первым:

– Пришло время нам поговорить. Тем более обстоятельства к этому располагают как никогда раньше.

Он подошел к кровати и сел на край. Оденсе следила за его движениями, со своей стороны не предпринимая ничего. Она ждала.

– Зачем ты это сделала со мной? – Листопад снял капюшон, обнажив голову. Его глаза в упор смотрели на берегиню.

Не отвечая на вопрос, девушка произнесла:

– Теперь ты меня убьешь?

На Листопада словно ушат воды холодной вылили.

– Я?! Монахи не убивают!

– Убивают. Я видела.

– Что за бред! Ты пытаешься опорочить наш орден!

– Я видела, – повторила Оденсе. – Я сидела в одной из тюрем Хальмгарда. Мне было лет семь. Или восемь. Окошко выходило во внутренний двор тюрьмы. Так что я видела – монахи убивают.

– Никогда ни один монах не пойдет на такое! В отличие от представителей Светлого Братства.

Берегиня молчала, взгляд ее блуждал по лицу мужчины.

«Странно, я вижу его лицо впервые, а у меня такое ощущение, что я очень хорошо и давно знаю его».

132