– Всегда знала, что от вас, монахов, мало пользы, – проворчала Оденсе. – Но чтоб настолько…
– Почему ты не читаешь мои мысли? – спросила вдруг Оденсе. С того момента как они въехали во влажный еловый лес, путники не произнесли ни слова, будто чувствуя на плечах давление таинственных игольчатых ветвей.
Листопад с удивлением воззрился на свою спутницу:
– А почему я должен это делать?
– Ну… – Оденсе сорвала с ближайшей ветки пучок молоденьких зеленых иголочек. Они были еще совсем мягкими и не кололись. – Народ поговаривает, что все монахи могут узнать, что у человека на уме, без всяких расспросов.
– Ах вот ты о чем… – Тут он отрицательно покачал головой. – Я не умею. Вернее, не на том уровне, который ты имела сейчас в виду. Я точно могу определить, к примеру, врет человек или говорит правду. Все сказал или скрывает что-то. Но постоянно прислушиваться к чьему-то сознанию – для меня это практически невозможно. Такой талант дан немногим.
– А какой талант дан тебе?
– Я ведь уже сказал – я вижу ложь.
– Разве это талант? – Берегиня удивленно и немного презрительно сморщила нос.
– Ты считаешь, что нет? – Листопад усмехнулся. – Спроси у невинно обвиненных, в пользу которых я свидетельствовал. Они считали этот мой талант не просто важным – судьбоносным. Ты же любишь справедливость. Как можешь не оценить?
Оденсе покусывала хвоинки и ничего не говорила.
– У других монахов другие таланты. Кто-то мысли читать умеет, кто-то внушает другим то, что ему необходимо. Ну и по силе эти таланты разные: у одних слабые совсем, а другие чуть не с соседним городом работать могут. А как у вас обстоят дела? Всем берегиням сила от Матери Света отмерена в равной степени?
Девушка пожала плечами:
– Не знаю. Я встречала мало тех, с кем могла бы сравнивать себя. Только в детстве, но тогда мне не приходило это в голову. Мы играли, и было просто весело.
– Но ты расширяешь границы своих знаний – я видел твои книги.
– Это книги Ильсе. Она постоянно что-то читала. А я из ее наследия по большей части пользуюсь только справочниками.
– Подожди. Это значит, ты считаешь, сила с возрастом не меняется?
– Сила – нет, знания о ней – да. – Она наклонилась к шее лошади, проезжая под низко растущими кривобокими сосенками на границе давнего бурелома. – Под возрастом ты имеешь в виду не количество лет, как я понимаю, а опыт?
Монах кивнул:
– Убеленный сединами старец может оказаться карликом рядом с ребенком.
– Да. Если не будет практики. Тренировок. И толку от таланта будет мало, только сознание того, что он есть. Да и то не всегда, пожалуй.
Их лошади ехали теперь бок о бок по широкой лесной просеке.
– Знаешь, – продолжала Оденсе, – я думаю, именно поэтому Братство с младенчества вело каждую из нас. Оберегало от зла. Направляло все помыслы в нужное русло. Чтобы не было пустоты, которую может занять ересь. Нас учили постигать величие мира. Тому, что любовь и жизнь – это единство. Когда с детства понимаешь это и видишь вокруг себя добро, хочется творить только его. Потом, взрослея, сталкиваешься с тем, что есть нечто, пытающееся все разрушить…
– И приходит разочарование?
– Нет, совсем нет. Когда любишь кого-то искренне и всем сердцем, увиденное несовершенство не разочаровывает. Оно печалит. Так и у меня с миром происходит. Я понимаю, что есть ненависть и зло. И ты понимаешь, что мир болен. И тогда желание помогать вырастает стократ. Хочется вылечить мир, понимаешь?
– Глобальная задача. Недалеко и до гордыни. А еще меня обвиняла в том, что считаю себя подобным Создателю!
– Нет, не так. – Оденсе покачала головой и улыбнулась. – Я не считаю, что смогу одна изменить мир. Принести свет хочется не только мне – каждой из нас хочется. И мы все стараемся. Любая берегиня знает, что, действуя так, как велит сердце, добавляет крупицу добра к общему благу. И мир становится лучше.
– Все так. – Прищур Листопада блеснул хитростью. – Только вот, делая добро кому-нибудь злому, чего больше ты приносишь в мир?
Оденсе молчала, обдумывая сказанные им слова.
– Если бы тебе пришлось выбирать – спасти того, кто развязал гонения на Светлое Братство, или оставить его, к примеру, истекать кровью?
Взгляд девушки убежал вдаль и затерялся между стволов деревьев.
– Ты бы могла спасти очень много жизней, убив… даже не убив, просто дав умереть естественной смертью одному мерзавцу.
– Тебе не кажется, что те, кто устроил гонения, руководствовались той же мыслью? Они гнали нас именно потому, что считали, что спасают в перспективе много-много жизней.
Теперь пришла очередь Листопада задумчиво замолчать. Потом Оденсе услышала:
– Кто-то решил, что тем самым спасет множество жизней. От смерти, от нравственного распада – не важно от чего. Кто-то один так решил. Вот только каждый, кто ратует за права и интересы пресловутого большинства, прежде всего печется о своих интересах. И пытается оберегать их руками большинства.
Еще немного помедлив, Листопад добавил:
– Странно, что ты так яро не хочешь ехать в Харад. Там как раз страшно не любят навязывать кому-то свою волю.
– Вот уж точно, они не навязывают – просто лишают жизни.
Листопад закатил глаза:
– Ну вот, опять! Ты же никого никогда не судишь! Ярлыки не клеишь – откуда тогда такая тяга клеймить Харад при каждом удобном случае? И ведь ничего толком о нем не знаешь!
Оденсе прищурила глаза, холодно глянув на монаха:
– Что-то я не пойму никак. Ты мне все доказать пытаешься, что харадцы не убийцы наемные, а ангелы с крыльями?