У каждого свой путь в Харад - Страница 162

162

Все было сделано так спокойно, что даже собаки ничего не заподозрили.

Хотя, возможно, дело было в том, что от дружинников не исходило никакой угрозы. Монаха с Оденсе задержали не из-за того, что почувствовали в них врагов или преступников, а скорее из любопытства.

Странные деньги, странные собаки, сами тоже какие-то странные. Мало ли…

Этого вполне достаточно, чтобы разбудить любопытство. А главное, проснулась мысль: а вдруг эти пленники заинтересуют командира или, бери выше, – сотника, и за них можно будет получить награду? Или хотя бы выкуп, если они никого, кроме своей родни, наверняка такой же странной, интересовать не будут.

Наверное, счастье в тот день смотрело на кого-то другого, потому что в самый последний момент им тотально не повезло.

Прибывший в сумерках командир разъезда перекусил на ходу соленым огурцом. Он был устал, зол, и, судя по всему, больше самих пленников желал скорейшего окончания допроса.

Его устроили объяснения, почему и как они попали в Рыман. Собственно, люди без документов просачивались со стороны Потлова, и это, учитывая безалаберное отношение потловчан к бумагам, никого не удивляло.

Командир даже собрался выписать путникам пропуск для прохождения всех стоящих на пути их следования разъездов, кроме тех, что вели непосредственно в Рыман-град.

Куда и зачем они следовали, дружиннику было все равно, лишь бы в сам Рыман соваться не пробовали.

И тут ему на глаза попалась перебинтованная тряпицей рука Листопада. Он потребовал ее развернуть. То, что предстало перед глазами, заставило его изменить собственное решение на прямо противоположное.

Командир разъезда видел такие ранения и знал, как ведут себя люди, получившие их. А этот парень ходил, дышал, не корчился от боли, и процесс заживления тканей шел такими темпами, будто клетки организма кто-то подгонял.

Его обычно валяющий дурака разъезд на этот раз задержал на самом деле кого-то очень загадочного.

Командир посадил пленников под замок в выложенный камнем погреб старосты деревни. Запретил охранявшим дружинникам общаться с ними, а сам ускакал в Рыман.

Ему нужны были указания. А то мало ли…

Вечером следующего дня Листопада и Оденсе уже переправляли в Рыман. В кандалах.

– Как ты думаешь, тюрьмы в Рымане такие же, как в Хальмгарде?

Листопад сидел напротив нее и изучал замки на кандалах.

– Надеюсь, что нет.

– Почему? Те, кто из тюрем на других островах, много страшного рассказывали, пока мы с Ильсе на корабле плыли. А в нашей тюрьме нас даже не били.

– Не били – это, конечно, хорошо… Но если здесь тюрьмы, как в Озерном крае, тогда мы оттуда убежать не сможем.

– А надо будет бежать?

Листопад с удивлением воззрился на берегиню:

– А ты решила провести остаток жизни в рыманских застенках?

Оденсе смутилась:

– Нет… Я думала, они разберутся… Мы им никак не мешаем – нам вообще в Харад надо, а не в Рыман.

– Серьезно? – спросил Листопад. И стал на какой-то момент похож на допрашивающего их недавно командира. – Тогда, может, ты каким-то образом можешь доказать, что ты не потловская шпионка?

– Я не…

– Что? А может, ты еще и не сбежавшая берегиня, которую можно выдать ордену Скрывающего Лица за какие-нибудь блага?

Оденсе молчала. Шубу у нее милостиво не отобрали, и ей было тепло. Даже закованные теперь в металлические браслеты ноги не мерзли, потому что девушка сидела, закутавшись в мех, как в одеяло.

– А кто это сможет узнать, если я сама себя как-нибудь не выдам?

– Ты представляешь, сколько монахов сейчас вьется вокруг пограничных полей? И думаешь, до Рымана ни один не добрался?

Чем дольше Оденсе слушала Листопада, тем несчастнее становился ее вид.

– И потом, – монах наконец оторвался от созерцания металлических заклепок, – как только кто-нибудь начнет умирать в пределах видимости, ты тут же себя выдашь с головой – никакие монахи не нужны и близко. У тебя из глаз льется целительство, а на лбу проступает надпись «берегиня». И не твоей одной руной, и не вязью тоненькой эльфийской, а большущими топорными буквами.

Он вздохнул:

– Одно радует – не казнят. О… надо же, какие у тебя глаза большие, такого поворота событий ты тоже не рассматривала?

Оденсе шмыгнула носом. Глаза у нее действительно были округлившимися от ужаса.

– Почему – казнить? Мы же не убийцы, не грабители…

Листопад усмехнулся:

– Это мы-то? А врешь ты гладко. Или это память девичья, короткая?

– Ну это же не специально было все…

Монах посерьезнел:

– Смотри-ка, ты научилась сговариваться с совестью. И это та девочка, что покорно умирала на чердаке, вместо того, чтобы спуститься и стащить еды с ближайшего огорода. Покушение на соседскую капусту было вселенским грехом, даже в свете вероятной смерти от голода. И ведь совсем недавно это было. А теперь? Нападение на монаха, грабеж его же прямо посреди спокойного Веньеверга, потом несчастный низкорослик… А ты помнишь, что мы его зашили и бросили? А что, если он там умер от голода или бабка его зашибла? И ты все эти грехи быстро так отпустила себе…

Оденсе подняла глаза, встретившись с его взглядом. Она надеялась увидеть хотя бы намек на такой милый ей веселый тон, означающий, что все сказанное не более чем шутка. Но в этот раз монах был предельно серьезен. Он смотрел в глаза берегини и пытался найти какую-то сокровенную истину.

– Наверное, поэтому Светлое Братство так рьяно оберегало не только маленьких берегинь, но и их семьи. Ты жила словно в мягкой пушистой реальности, в которой невозможно удариться, как сильно бы ты ни упала. В обычном мире тебе приходится бороться, но это утомительно – и ты опускаешь руки и вместо борьбы в конце концов начинаешь торговаться.

162