У каждого свой путь в Харад - Страница 29

Баркас, покачиваясь на волнах, в полосе тумана продолжал свой незримый путь вдоль берега, не оставляя следа. Драгоценный камень грел Лырмана сквозь подкладку кармана, а из фляжки, обдирая горло и принося тепло, вовнутрь падал молочного цвета самогон, что гнала его разлюбезная подружка.

«За такой самогон на бабе стоит в конце концов и жениться», – подумал мужчина, закрывая фляжку. И мысли перенесли его в корчму к разлюбезной вдове, с которой уже не один год связывала его более чем теплая дружба. Смотритель довольно похмыкивал в свои пшеничные усы, вспоминая мягкое декольте сговорчивой хозяйки и ямочки на пухлых щечках, появлявшиеся каждый раз, когда он приносил ей нежданные гостинцы.

«А теперь уж, о-хо-хо, с такой-то удачей в кармане, как не разгуляться? Вот уж порадую свою любушку – одарю как царицу…»

Туман редел, превращаясь в клочья неаккуратных, будто разодранных в ярости и скинутых с неба облаков.

Еще немного, и зажгутся посеребренные, предвещающие зарю звезды. За ними покажутся огни Рыманского порта.

Ни разу еще, за всю свою бытность лодочником, он не ждал их появления с таким нетерпением.

Гаррота подлетела к Халкиду почти вплотную. Она повисла на плюще, обхватив лапами толстые стебли. Развернула к мужчине лицо. Лоб, нос, высокие скулы, чистая кожа и правильно очерченные припухшие губы – но человеческим назвать его было невозможно из-за совершенно птичьего выражения. Немигающий взгляд, нервно меняющийся наклон головы.

– Ты все видел? – Она сделала паузу. Потом, чтобы уточнить, добавила: – Отсюда?

Халкид утвердительно кивнул:

– Смотрел и не верил своим глазам.

В разговоре они использовали официальный язык империи. Хотя и народ, выходцем которого являлся Халкид, и уж тем более племя Гарроты имели собственные диалекты. Звуки странная птица по-прежнему издавала раскатистые, умножая количество звонких согласных с каждым произносимым словом.

Гаррота переступила лапами, поудобней устраиваясь для разговора. Чуть приоткрыла для баланса крылья. Из левого были вырваны перья. На месте, где кожаную перепонку припечатало к земле лошадиное копыто, обнажилась окровавленная ссадина в форме подковы. Правую сторону лица пересекал розовый рубец от полученного удара хлыстом.

– Потрепала тебя мелюзга, ничего не скажешь. Как ты могла упустить ее? Мне показалось, что ты держала ее за горло. Мне показалось?

– Держала.

– Да, да! Ты – держала! Так почему не убила? Стареешь, ослабла хватка? Как она вообще могла скинуть тебя со своей спины?

– Я увидела, кто это.

Брови Халкида удивленно взлетели вверх.

– То есть ты ее узнала?

– А ты нет?

Халкид молчал, не отвечая на вопрос. Перед его глазами проносились виденные раньше картины. Вот едва заметная вспышка отблеска света на фоне темной стены, пытающаяся уйти от преследования девушка, смешная в своей неуклюжей попытке, обращенное к нему перепуганное лицо, потом летящее вниз тело с раскинутыми руками.

Мужчина нахмурился: опять появилось ощущение, что раньше где-то он эту девушку видел.

– Ты стареешь, Халкид. Ты ошибся. Тебе не стоило меня вызывать. – Гаррота не сводила с него своего немигающего взгляда. – Я ее покалечила. И ты даже чуть не заставил меня убить ее.

– Даже? Что ты несешь? У птицы-алканост появились свои соображения о гуманности убийства молодых дев?

– Халкид, ты всерьез?

«Да что она пытается сказать? Дурацкий имперский язык – ни одну птицу еще не удалось выучить на нем говорить хоть сколько-нибудь вменяемо! А эта девчонка – где я мог видеть эту бестию раньше? И с какой это стати ее нельзя убивать?»

– Или ты узнал ее? – Птица повернула набок голову, искоса глядя на покачивающиеся полы плаща.

Халкид растирал в задумчивости между пальцами иссохший листок.

– Болит крыло. Ты видишь? – Алканост раскрыла подрагивающее от боли крыло. Она переступила, цепляясь лапами за поросль плюща, поближе к собеседнику. – И ты разыгрываешь игру? Скажи, Халкид? Но откуда мне знать ее правила? Отпусти меня.

– Не своди меня с ума, Гаррота. Объяснись наконец.

Птица затрясла головой и издала звук, интонационно подозрительно смахивающий на хлесткое ругательство. На удматорском же она изрекла невероятно длинную для себя тираду:

– Предполагать, что ты хочешь убить княжескую дочь, я должна? Когда мы здесь, как факт, в положении заложников все? Удматорские войска еще далеко.

– Что?! Ну, конечно… – Тут всплыло, как по волшебству, именно то воспоминание, которое Халкид безуспешно пытался поймать все это время.

Проходящая мимо приоткрытой двери в библиотеку девушка в компании служанки. Расшитая золотом синева ткани, оборачивающей тонкий стан в переливы волн материи. Схваченные инкрустированными гребнями волосы на затылке. Спираль выбившегося из прически золотого локона оканчивалась там, где на шею набегали ряды обрамляющих декольте кружев. Шлейф духов вползает через приоткрытую дверь. Словно стирая запах войны из переговоров и превращая их просто еще в один день пока еще мирной жизни.

Конечно же все мужчины отрываются от расстеленных на столе карт, от бумаг, от дискуссий. Все смотрят на нее. Девушка поворачивает голову, и ее взгляд скользит по сидящим за столом мужчинам, чуть задержавшись на лице сопровождавшего Озерного принца харадского наемника. Князь прикрывает дверь, отсекая это видение.

Тогда Халкид сразу узнал ее – несколько раз в день проходя по галерее, сложно не запомнить лица глядящих с картин людей. Особенно если ты шпион и твоя профессия как раз и заключается в том, чтобы узнавать и читать по лицам. Но как же так вышло, что он не узнал ее, столкнувшись нос к носу этой ночью?