У каждого свой путь в Харад - Страница 30

– Все-таки ты не знал, – высказала свою догадку Гаррота, снова потянулась, расправляя поврежденное крыло. – Значит, я не убила правильно? Мне больно. Видишь? Но точно не так больно, как девчонке. Долго будешь здесь висеть?

Потрясенный Халкид все еще пытался понять, почему все произошедшее имело место быть.

«Столько лет дипломатического корпуса. И все насмарку. Вся карьера, все будущее. Эта миссия – столь ответственная, несущая для меня такие перспективы – расползается по швам. Столько лет переговоров с невыносимым, тяжелым на подъем, традиционным до мозга костей Потловом! Наконец вышли на нужный рубеж – и на тебе! Сначала явление принца, который уже как неделю должен быть мертв, потом его же побег, провальная засада, отсутствие трупа, теперь темная история с княжной, прыгающей со стен. Возникает вопрос: такой ли примитивный этот Потлов, если в состоянии создать столько проблем?»

Посчитав разговор оконченным, Гаррота отделилась от стены. Стараясь держаться в тени замка, она бесшумно проскользнула к открытому окну флигеля. Грохот падения уже повлек за собой множество других звуков. Халкид шел по карнизу, зная, что по ту сторону стены проснувшийся замок напряженно ждет новостей.

И не столько известий, сколько очередных объяснений. Да, Халкиду этой ночью никто бы завидовать не стал.

Глава 3

Бабочки синим крылом
Взгляд скользит с длинных ресниц.
Встретишься с ним – и узлом
Связана, брошена ниц.
Мысль короля далеко,
Дальше танцующих звезд,
Свите понять нелегко,
Что в шутку ему, что всерьез.
Падают с уст короля,
Всем непонятны, мечты,
Для свиты реальность – земля,
А жизнь для него – это сны.

Ольмар Роуи Весейжд Хальмгард-третий, принц Озерного края, младший сын Доноварра IV, а именно шестой отпрыск, тот, кто по закону первородства имел меньше всех в семье прав на престол, в данный момент являлся фактически единственной официальной надеждой своей страны. И, как он не без оснований мог опасаться, единственной не только в этой части континента. А и вообще во вселенной.

Нынешнее утро завершалось так же безрезультатно, как и все предыдущие с момента его прибытия в Латфор. Принц стремительно пересекал необъятные залы Латфорского дворца, изо всех сил разжигая в себе пламя злости, которое не дало бы слезам отчаяния вырваться на свет.

Тяжелые полы темно-фиолетового плаща, отороченного мехом серебристого соболя, хлопали позади него, будто при внезапно налетевшем сильном порыве ветра. Старинная фибула, полукруг из переплетенных в схватке тел дерущихся грифонов, собравший богатую ткань плаща на плече в мягкие складки, теперь съехала на спину.

Уже столько дней прошло в ожидании у наглухо сомкнутых дверей аудиенц-зала.

Его не впускали.

Раньше владетелю Латфора в голову не могло прийти выказывать подобное неуважение принцу крови из Хальмгардской династии. Пусть даже и самому младшему. Слишком дорогими могли быть последствия – так, что и не расплатишься. И никакой национальный траур не явился бы оправданием. Владетель Латфора был бы прощен лишь в одном случае – если бы умер сам.

Правда, с другой стороны, при иных обстоятельствах ни Ольм, ни кто-либо другой из его многочисленной монаршей семьи не посчитал бы для себя возможным настаивать на аудиенции в то время, когда по всему Латфору приспущены флаги и каждый гражданин считает своим долгом носить траурную ленту на своем плече в знак скорби.

Раньше.

Не так давно все было иначе.

Придерживаясь строгого протокола, никто не упускал возможности долго и церемонно расшаркиваться, пряча простые фразы приветствий в замысловатые словесные конструкции. И даже вассальный Потлов перетер привычные панибратские замашки в некое подобие этикета. Все старались соответствовать. Умение проявлять должным образом свое уважение было в чести. И сама честь была не пустым звуком.

Сейчас клеймо посланника агонизирующей страны заставляло и бывших друзей, и тех, кто был всего лишь обязан Хальмгардскому дому самим своим восхождением к вершинам власти, отводить глаза и предавать. Предавать и продавать, продавать и продаваться. Самому Ольму это клеймо жгло и ум, и сердце. Заставляло чувствовать себя прокаженным, пытающимся скрыть проступившую на коже обширную язву, завидя которую все бегут как от огня.

Распахнув грубым ударом руки очередную дверь в казавшемся бесконечным ряду одинаковых, задрапированных черной парчой дверей, принц остановился. На секунду прикрыл глаза, опершись рукой о косяк. Его мутило.

Предательство, оно было повсюду. Не из-за него ли медленно умирал зажатый в кольцо островной Ольмхольм? Сопротивлялась каждая провинция разрозненного архипелага, платя за каждый день свободы кровью своих детей. Им была обещана помощь; они ее ждали, потому что сами всегда приходили на выручку своим соседям. Всегда. Но помощи не было… Поверить в то, что все сложилось именно так, на самом деле было практически невозможно.

За дверью начиналась очередная приемная зала. Левую стену украшала огромная мозаика из топазов различных оттенков, размеров и форм в диковинной золотой раме. Это была карта, которая изображала все страны, входившие в Орден Чести. Изумрудные переливы потловских степей пронзали сапфировые русла рек, дымчатыми топазами вились хребты Харадских гор, отделявшие лазурит озер Ольмхольма и опаловую россыпь Княжградского плоскогорья от таинственных переливов Латфора. Широкой запятой венчал все это великолепие нависший над Харадом самый северный из союзников – терракотовый Ррьёркский Кряж.