У каждого свой путь в Харад - Страница 67

Аудитория взрывалась смехом, на который Север, безусловно, рассчитывал. Листопад похохатывал вместе со всеми, самим смехом отвергая возможность подобного.

– Можно перетянуть рассеченную артерию и остановить кровь. Я привожу эту аналогию для наглядности нашего метода. Создателем нам дана естественная возможность, и мы ее используем. Мы можем остановить разрушение определенных масштабов. Все остальные фантазии – ересь. Но никто здесь, я надеюсь, не станет утверждать, что сможет, возложив руки, заставить организм восполнить потерянную кровь? Да, они лечат заболевших, помогают при родах – все на уровне деревенских знахарок и повитух. Но при чем тут сила Света и жизни? Каждый, кто наложит правильно шину на перелом, будет мнить себя проводником Божьей силы на земле? Будет утверждать, что обладает способностью, которой в помине нет? Да еще и создавать свою религию на этом же основании! Если их псевдоумение имеет место быть – так что ж им смерть человеческую не победить? Скоротечный век не растянуть, не догнать по продолжительности хотя бы эльфий?

Эффектные паузы тоже виртуозно использовались Севером в ораторских выступлениях. Листопад не сомневался – если бы не плотная тень под капюшоном, скрывающая лицо преподавателя, наверняка он обводил бы присутствующих многозначительным взглядом, проникая через глаза в самую душу сидящим на первых рядах.

– И лгать именем Создателя! Только вдумайтесь – Его именем берегини освящают свои действия, суть которых – ложь!

Когда голос увлекшегося преподавателя превышал определенный порог децибел, на пороге аудитории возникала фигура одного из старших братьев. И Севера уводили в кельи на первый этаж монастыря для увещевательной беседы в кругу мудрых отшельников, способных охладить его неуемный пыл.

Общение с отшельниками были недосягаемо для молодых монахов, как луна и звезды. И так как попасть к ним можно было только в результате серьезного нарушения, их не без оснований побаивались. Воспринимая как орган власти, созданный для карательных целей.

Очень редко кто-то из старцев нарушал свое затворничество ради того, чтобы передать свои знания и опыт новому поколению. Это казалось им излишним и лишенным всякого смысла.

Азам и основным техникам способны научить те, кто помоложе. Кто еще не принял осознанно решения об удалении от дел мелочного и суетного мира. А драгоценную, приобретенную благодаря долгому созерцанию мудрость, относящуюся к пониманию сути жизненных процессов, все равно другому не привьешь. Не объяснишь словами, не передашь от сердца к сердцу. Это приходит с опытом. Если вообще приходит.

Нельзя же открыть чужую черепную коробку и вложить туда свой разум.

Нельзя научить человека думать.

К тому времени когда Листопад, в очередной раз прочесывая деревню, наткнулся на странный заброшенный дом, жизнь уже научила его не пытаться пригладить под одну гребенку все растрепавшиеся факты. Эпатажного Севера монах вспоминал скорее с невеселой усмешкой, чем с благоговением перед ментором.

При упоминании его имени на ум приходила бытовавшая среди старшего звена обучаемых байка, что Севера, за неимением у него иных талантов, держат для того, чтобы студенты твердо усвоили на практике истину, каким преподаватель не должен быть никогда.

Наверное, если бы на месте Листопада был тот самый монах, он бы под громкие лозунги обложил трухлявое строение хворостом и подпалил с нескольких сторон. Радуясь наглядности и неотвратимости казни. Кто помоложе – поступил бы иначе, отправив в Ольмхольм прошение о задержании обнаруженной на вверенной ему территории бунтарки. Дождался бы отряда дружины и передал им наблюдение за домом, избавив себя от хлопот.

Но Листопад уже не был так молод, ему минуло тридцать лет, а фанатичностью вообще никогда не отличался. С возникшей проблемой он решил справляться пока без привлечения внимания со стороны ордена Стирающего Лица. Пока. И ему даже в голову не приходило, это его решение было чем-то из ряда вон выходящим.

Конечно, в ордене знали, что в деревнях, бисером рассыпанных от берегов Вейерсдаля до Харивайда, то тут то там появляется и работает старая берегиня, травница Ильсе. Орден отслеживал передвижение каждого из представителей Светлого Братства. Одних притеснениями заставляли бежать все дальше и дальше, выгоняя за границы государства, других подвергали аресту, и путь их оканчивался где-то в темных казематах Хальмгардских тюрем, а за третьими было велено наблюдать с безопасного расстояния.

Кто разделил все Братство на группы и как Советом ордена решалось, какую берегиню к какой группе отнести, Листопад не знал. Он мог лишь предполагать, что, раз курировать этот район было поручено ему одному, ныне покойная Ильсе не представляла для ордена особой угрозы.

А может, все дело было в том, что в ордене знали, что травница не зря вернулась в родные места. Берегини в преклонных летах не из-за сантиментов посещали места, где прошло их детство. Они возвращались, чтобы обрести покой. Замкнуть кольцо жизненного цикла там, где он начался. Ильсе перебралась сюда, предчувствуя приход смерти. Уж в чем в чем, а в смерти монахи разбирались лучше многих.

Монаха, прибывшего вслед за травницей на побережье, поселили в стоящем на окраине деревянном срубе. Хозяйка – вдовая Яная Сиг Риябо Отарик, бездетная женщина средних лет, и сама вела почти отшельнический, монашеский образ жизни. Она не ходила по гостям, не перемывала соседкам косточки, встретившись с кем-то из знакомых, предпочитая проводить все время в огороде или саду.