У каждого свой путь в Харад - Страница 66

Лерия проводила Оденсе в ее комнату и вновь вернулась, принеся на подносе тарелку с булочками, розетку с вишневым вареньем и большую чашку ароматного чая.

– Мелисса, – машинально отметила берегиня.

– Да-да, – радостно подхватила Лерия, – именно мелисса. Как приятно встретить человека, который понимает разницу! А то кого ни угости – все мята да мята! А разница ведь огромнейшая!

– Да, – согласилась Однесе. Она прикоснулась губами к горячему золотистому ободку чашки. – Они разные. Хотя очень похожи.

– Но «похожи» – это ведь далеко не одно и то же.

Берегиня задумчиво кивала головой, соглашаясь с хозяйкой, но прозвучавшие слова словно выразили ее мысли относительно себя, берегини, и его – монаха.

– Совсем разные. И странно, почему должны быть хотя бы в чем-то похожи? – Оденсе взяла в руки чашку. – Но ведь похожи, и этого отрицать нельзя. – Ей вспомнился разговор с Ильсе. «Нет никаких «их» и нет никаких «нас»… Она оторвала взгляд от поверхности чая, где крутились, словно в танце, и распускались скрученные листочки мелиссы. – У вас очень вкусный чай.

Лерия расплылась в улыбке, поправила уже совершенно без надобности покрывало на кровати постоялицы.

– На самом деле замечательный, – добавила Оденсе. – И ваше внимание, оно… – В голове вертелись слова: «Так странно чувствовать заботу после стольких лет скитаний». Но она, разумеется, этого не произнесла. – Ваше внимание так приятно. Ваше заведение, должно быть, считается самым лучшим в городе.

Лерия расплылась в улыбке. Она ушла из ее комнаты довольная, мурлыча под нос мелодию одной веселой песенки, услышанной недавно на рыночной площади.

«Ах, какая замечательная девушка, – думала она. И мысли ее вились воздушным кружевом под вертящуюся в голове мелодию. – И угораздило ее попасть в лапы ордену! Такая милая! Не рассердилась совсем, что этот идиот ей дверь сразу не открыл, заставил столько ждать, а ведь могла монаху пожаловаться. Очень даже запросто. А монахов как клиентуры лишиться – это ой-ой-ой, это разорение чистой воды. Нет, нужны нам монахи, нужны. Ездят туда-сюда постоянно, платят исправно… – Ее ноги в ловких красных полуботинках, кокетливо выглядывая из-под пышных нижних юбок, легко пересчитывали ступеньки, ведущие с этажа на этаж. – И чай ей мой нравится… Из благородных, похоже, девочка – полным именем ей, видимо, называться не с руки. Может, даже из знатной фамилии, вот и боится огласки. То, что она местная, это я сразу поняла – выговор наш, озерный, глазки светлые, кожа опять же не как у этих чертей из Харада, будь они неладны… Нет, точно она боится быть узнанной, не иначе. Сердцем чую, силой он ее с собой привел. Против воли. Это они умеют – от них редко кто обратно выбирается, а кто смог, потом тако-о-ое рассказывает… Не на трезвую голову, конечно, но что за радость от той жизни, если воспоминания о ней только для пьяного угара оставляют? Пьют и плачут, плачут и снова пьют… И за что, интересно, ее орден в оборот взял? Или… не интересно? Ой, не интересно мне совсем это! А вот все же жаль, что она сегодня утром не сбежала. А ведь могла, и мне бы с рук сошло – особых указаний не поступало. Монах даже дверь ее запереть не велел. Вообще ничего не велел. Как приехал – упал на кровать, так и лежит до сих пор. Ни еды, ни чаю не желает. Два раза поднималась, скреблась в дверь, а он в ответ одно и то же: «Оставьте меня, – говорит, – в покое». В жизни еще таких дохлых монахов не видела… Да что там, и не думала никогда, что они болеть умеют. Они же это… навроде эльфов, наверное. А такого дива, как больной эльф, точно никто отродясь не видывал…»

На самом деле все это время монах пребывал в состоянии, которое нельзя было назвать ни сном, ни бредом, ни болезнью. Листопад действительно свалился, не раздеваясь, на кровать, как только за ним закрылась дверь комнаты. Как будто ему подрубили ноги. Или вскрыли все важные вены, заставив медленно угасать.

Не так давно монаху сравнялось тридцать лет. Он был молод и силен, а сейчас лежал на постели, не в силах дотянуться даже до стакана с водой, стоящего на столике у изголовья кровати.

Он мог только следить, как медленно, перепрыгивая с одного деления на другое, ползет по циферблату часов секундная стрелка. Возможно, так выглядит истинное преддверие небытия. Ты воочию видишь, как по капле утекает жизненное время.

Монах ничем не мог себе помочь.

Предыдущий месяц был полон для него открытий. То, о чем он только слышал или читал, теперь происходило в непосредственной близости, и он мог наблюдать это собственными глазами.

Целительство. Не врачевание, а именно – целительство. Оно казалось чудом. Многие из молодых адептов ордена придерживались мысли, что Светлое Братство не что иное, как удачно поданное и оформленное как идеология шарлатанство.

Как может быть возможно ускорение процесса восстановления тканей? Клетка растет положенное ей время. Время нужно для того, чтобы она зародилась, сформировалась, созрела. Для каждой фазы цикла отведено свое количество мгновений. Приостановить или вообще заморозить этот процесс вполне в человеческой власти, но чтобы ускорить?.. Можно, щелкнув пальцами, нарастить в новолуние лунный диск?

– Разве это не бред? – поднимал эту тему в своих пространных лекциях Север, молодой преподаватель, который не так давно сам перестал быть учеником. Перед ним сидела полная аудитория молодых монахов. Выступления Севера отличались искрометностью подачи информации и нетривиальностью предлагаемых для дискуссий идей. Впрочем, его излишний фанатизм не раз привлекал к себе внимание старших братьев ордена. За что Север довольно часто был руган. – Веками, только подумайте – веками! – Светлое Братство занималось очковтирательством и подменой истинного смысла помощи ближнему! Все их методы – те, о которых они кричат на каждом перекрестке, – держатся исключительно на хорошо организованной пропаганде. Люди верят им только потому, что привыкли и не задумываются, правда ли это на самом деле. Восстановление тканей – это бред. Полнейший. Если это возможно и у берегинь есть подобная сила, то почему до сих пор никто не видел полного исцеления, скажем, вновь отросшей ноги на месте ампутированной? Кто-нибудь видел, я вас спрашиваю, сие чудо?