«А говорят, монахи не пьют… Может, ему кто по голове дал. А может, ему помирать пора – под этой теменью разве углядишь, сколько ему стукнуло. А может…»
– Не подходите, – остановил ее голос Листопада на самом пороге комнаты.
– Так я это… – Яная Сиг замерла не секунду в нерешительности, а потом, наперекор его желанию, все же пересекла комнату и поставила обе принесенные миски на тумбочку у изголовья кровати и тут же поспешила прочь.
– Спасибо, – донеслось уже ей в спину.
Хозяйка задержалась на пороге и, не оборачиваясь, бросила через плечо:
– Если что-то потребуется – просто позовите, я услышу.
Ответа не последовало, и женщина шагнула за порог, притворив за собой дверь.
Листопад очнулся посередине ночи. Он сел на кровати. Голова кружилась. Монах подтянул к себе плошку с бульоном. По поверхности плавали застывшие полупрозрачные пятна куриного жира. Плошка ехала к нему по поверхности тумбочки с противным звуком, и бульон волнами колебался внутри. Так же колебался, казалось, мозг внутри его черепной коробки.
Плошка с водой была уже давно пуста, он выпил ее в предыдущее свое пробуждение. И неотступная жажда принудила его прибегнуть теперь к бульону, имевшему довольно неприятный вид.
Монах смог встать, дойти до окна, постоять там, потом вернуться обратно к кровати. Он долго лежал, глядя на хитросплетение едва заметных трещинок, бегущих по штукатурке потолка. Думал. Вспоминал. Сопоставлял.
Так перекладываешь карты в раскладах пасьянса, пока не сойдутся масти. Факты и следствия.
Пока его расклад не сошелся. Пока он не понял.
Когда это произошло, он встал и нетвердой походкой прошел к выходу из дома.
Листопаду нужно было вернуться к тому дому. Именно сейчас. Ему нужны были подтверждения его мыслей.
Улицы деревни были пустынны, как и положено ночным улицам. Монах добрел до поросшей жасмином улицы, так никого и не встретив.
Листопад шел к дому, анализируя каждый свой шаг.
Ему было плохо – но ровно настолько же, насколько плохо было и при пробуждении. Он дошел до самой калитки. Медленно открыл ее, удивляясь отсутствию скрипа. Ныряя под разросшиеся корявые ветви, то и дело цепляющиеся за рясу, прошел по дорожке к зданию.
Окна первого этажа были заколочены. Отвалившаяся вдоль дверных косяков штукатурка обнажала наискось набитые полоски дранки.
Листопад прошел вдоль фасада по жухлой траве, приглушившей звук его шагов. Ряса скользила, цепляясь за высохшие верхушки растений. Когда он завернул за угол, его фигуру полностью скрыла тень дома. И любой, кто не видел собственными глазами, как он подходил к зданию, мог бы поклясться, что в тени никого нет. Рука в перчатке скользила по влажной от ночной росы стене, по шершавым доскам, накрест закрывшим оконные проемы.
Ту самую неприбитую доску он нашел без труда. Она просто поползла вслед за его рукой, подчиняясь движению. Вторую доску Листопад отвел в противоположную сторону.
Получившийся проем был достаточно широк, чтобы в него мог влезть человек.
Монах приостановился, на секунду засомневавшись в разумности последующего шага. Потом вздохнул и, решившись, уперся обеими руками в подоконник. Перемахнув через него, Листопад попал в пропахшую плесенью внутренность дома.
Здесь много лет никто не жил. Даже стародавняя паутина была давным-давно заброшена своим создателем. Половицы просели, расползлись, кое-где обнажив земляной пол.
Монах оглядывался. Он все еще не чувствовал ни малейшего присутствия той силы, что сломила его утром. Его догадка получала свое подтверждение.
В потолке виднелся квадрат закрытого люка, ведущего на чердак. Подняться к нему не было никакой возможности – комната была абсолютно пуста. Ни лестницы, ни обветшалых табуретов, ни полок.
Листопад снова подошел к окну. Снаружи тянулись в разные стороны кряжистые ветки разросшегося яблоневого сада.
Монах снова встал ногами на подоконник, но спрыгивать на землю не стал. Его пальцы в перчатках пробежали по наличнику, когда-то оберегавшему ставни от ливней. Он выбирал прочное место. За которое смог бы ухватиться, подтянуться и влезть на чердачный скат крыши. Старое дерево всхлипнуло под его тяжестью, и монах прижался к нему всем телом, стараясь распределить свой вес более равномерно, чтобы не провалиться сквозь крышу вниз.
Листопад подполз к чердачному окну. Заглянул в его черный провал – все тихо. Неслышной тенью проскользнула вовнутрь его фигура.
Монах замер. Лунный свет проникал сквозь щели и прорехи в кровле. Мрак чердака был словно пронизан фантомными нитями, соединяющими пол с крышей.
«Прошитая светом ночь…» – Взглядом Листопад пробежался по окружившему его пространству. Недалеко от окна он увидел обшарпанный табурет, некогда выкрашенный белой краской. Теперь она облетела и стали видны проплешины потемневшей от сырости древесины. Рядом с ним – старый покосившийся верстак с привинченными к нему сломанными тисками. Сейчас верстак служил для кого-то столом. Большая его часть была накрыта прямоугольным куском ткани, на которой расположились чашки, несколько тарелок и плошек и невзрачного вида котелок.
К ржавой поверхности тисков была прислонена дорожная торба, а с другой стороны от них возвышалась неровная стопка книг.
Пол был чист – ни многолетнего слоя пыли, как внизу, ни трухи, осыпавшейся со старых балок. В двух местах стояло довольно большое ведро и бидон без ручки, в которые собиралась вода, стекавшая во время дождей с крыши.
Длинная лестница, по которой живший здесь спускался вниз и забирался обратно наверх, лежала поперек закрытой крышки лаза, плотно запечатывая его от попыток открыть снизу.