У каждого свой путь в Харад - Страница 114

114

– Нет, – уверенно ответил Миллек. – Она изначально такая была.

– И что ее, такую больную, в Харад понесло? Лечиться или как?

Миллек пожал плечами:

– Кто ее знает. Может, и лечиться. Только не по ее собственной воле – отправил кто-то. Может, избавиться хотел, может, еще что. Но точно, что хотели ее отослать подальше от града. Кому-то она там угрожала. Ох, знал бы я кому – уж тогда бы я его потряс по прибытии! – Возничий снова засмеялся. – Так бы тряс при встрече, что на всю зиму хватило бы пить-гулять и не работать.

«Знал бы ты, как с шантажистами поступают! Причем не важно – сильные мира сего или такие, как мы, отступники. Знал бы, – не заговаривал никогда на эту тему, занимался бы потихоньку извозом и обо всем, что краем уха мог слышать, молчал в тряпочку. – Патлатый не мог понять, как человек со столь ярко выраженными криминальными наклонностями мог жить среди обычных людей и быть принятым в их обществе за своего. – Или они все такие, или он гений. Одно из двух. Третьего быть не может. Или может? И третье – это то, что я ничего не понимаю в людях? Ведь все должно быть просто: трусливые живут в стаде, как овцы, смелые – бегают в стае и время от времени нападают на стадо. А это что за зверь? Пытается кусать и своих, и чужих? Словно бешеный пес?» – Патлатый воззрился на возничего.

Разглядывая этот новый для себя феномен, вдруг понял, что уже с минуту вообще не слушает болтающего собеседника, а Миллек смотрит на него и ждет ответа на заданный вопрос. Патлатый не лез за словом в карман, даже когда не знал, о чем речь. И он сказал:

– Возможно.

Возможно – это такое уникальное слово. В нем немного больше вероятности, чем в «может быть», и уж конечно же меньше отрицания, чем в «навряд ли». И им очень хорошо можно замаскироваться, когда все прослушал, а ответ от тебя требуют.

– Ты думаешь? Ты реально думаешь, что это возможно? – переспросил Миллек, округлив глаза. И задал следующий вопрос, от которого Патлатому пришлось спасаться бегством: – А почему ты так думаешь?

– Ну, как тебе сказать… Это наитие.

У Миллека глаза округлились еще больше:

– У тебя бывает наитие по поводу свиных ребрышек с пивом?

«Как? Как он за минуту умудрился от перспективы шантажа добраться до свиных ребрышек с пивом? Он точно ненормальный».

– Ну вот как-то так бывает, – скомкал неудобный разговор Патлатый. – Послушай, а ты-то сам рыманский?

– Так да.

– Прям-таки с детства в граде?

– Ну да…

– Вот ведь круть, не какая-то там деревенщина, выходит…

– Да ладно, думаешь, прямо такой я городской? Рыману до Княжграда далеко. Я уж про Латфор не говорю. Был в Латфоре? Вот это громадина…

«Да уж, конечно, мне больше дела нет, соваться в Латфор! Это же монашеское гнездо – ну их… Говорят, два часа на территории Латфора – и ты обречен. Тебя скрутят и привесят срок, близкий к пожизненному, и все грешки на свет божий вытащат – откуда только находят? Даже что сам забыл, припомнят. Проклятое место, одним словом».

Мимо, взбивая шагами два слоя юбок, пронеслась Гильда. Губы ее были крепко сжаты, а глаза метали молнии. Патлатый проследил за ней взглядом, мельком глянул на верхний пролет лестницы. Груць стоял на том же месте, с интересом наблюдая за происходящим внизу.

– Нет, вот Рыман – это город, – говорил Патлатый. – Истинно называется – град Рыман! Я вот думаю… Как тебя зовут, кстати?

– Миллек. А тебя?

– Пат… Патмир. Меня зовут Патмир. Так вот, раз уж мы знакомы, – может, стоит выпить по этому поводу?

– Ну… – У Миллека сально заблестели глазки. Выпить за чужой счет – почему бы и нет? – «Раз уж он предлагает выпить, значит, и заплатит. А день-то заладился. Так навеселе если выехать отсюда, будет не так уж мерзко ехать с этим громадиной некоторое время. Да и не так холодно».

– Не смейте забирать наши одеяла! – Со двора ворвался в открытую дверь голос Гильды. – Это наши одеяла, как вам не стыдно утверждать обратное? Я сама вышила метку на углу! Ах вы ее отпороли? Так вот, сударь, раз вы признаете, что отпороли ее, это значит, что она тут несомненно была!

Растрепанная в пылу борьбы Гильда вернулась со двора с ворохом отвоеванных одеял. Чепчик съехал набок, и на свободу из-под него вырвались каштановые локоны.

Патлатый легонько свистнул:

– Эй, кудрявая, тащи нам выпить!

– Сейчас! Вот все брошу и побегу, – огрызнулась Гильда. Она фыркнула и не упустила случая съехидничать: – Теми же двумя банкнотами собираешься расплатиться, что и утром?

У Патлатого заиграли желваки на скулах. Он еле сдержался, чтобы не схватить ее за волосы и не отходить по щекам.

«Служанка, тупая служанка, а как себя ведет! Могла бы быть как королева – такие глаза, такие волосы! Сидела бы рядом и вовремя хихикала, больше ничего не надо. Так нет – бегает, воюя за чужие грошовые одеяла, и еще умничает!»

– Ты графинчик притарань, говорю, – сказал Патлатый с нажимом. Его глаза нехорошо блеснули. Впрочем, глаза Гильды сверлили его в ответ с не меньшим нажимом.

– Груць отвечает, – вдруг раздался сверху голос. – Все, что нужно для моих друзей, – накрой-ка им поляну.

Гильда подняла голову и увидела самого главаря банды.

«Как же я вас всех ненавижу, – подумала Гильда. – Что ж, если хотите – пусть за все отвечает Груць. Притащу столько бражки, сколько сможете выпить. И пусть потом Крайт сам разбирается, как с Груця эту сумму вытрясать. А с меня и погони за одеялами довольно. Все они, в сущности, одинаковы – Крайт, Груць, Патлатый и те, кто пытался увезти с собой одеяла… Они не на моей стороне».

114