– Внушаете сами себе надежду – не так ли? Признайтесь, вы не столько верите, что людей можно поднять до вашего уровня, сколько хотите верить, что ваше мнение не ошибочно? Что вы не зря снизошли к людям? Что это не было фатальным для вас заблуждением? А Харад… – Она вздохнула. И покрутила в руках чашку, словно пытаясь вместе с ней еще раз прокрутить собственные мысли. – Я не дошла до него. Слишком много плутала. И слишком много всего произошло. Сначала боялась встречи с ним, потом – ждала. Она должна была многое изменить. Но не случилось. И уже очень долгое время мне кажется, что на самом деле нет такого места на земле вовсе. Только одно название. Пустое. Выдумка бродяг-скоморохов…
– Вы часто теряете веру в то, на что перестаете надеяться, – тихо сказал Годэлиск.
– Это же очевидно. Разве может быть иначе?
Эльф кивнул:
– Может. Но самое печальное, что, теряя веру, вы перестаете стремиться к ранее поставленным целям. Они становятся для вас бессмысленными. Почему так? Многие из вас просто перестают действовать.
– Да. Залезаешь в самый дальний и самый темный угол. И думаешь, что останешься там до конца жизни. Но не тут-то было! – Оденсе забрала из рук собеседника давно уже пустую чашку. – Кто-то, считающий себя очень умным, опять устраивает войну. И даже в самом далеком от остального мира углу становится жарко. И оттуда приходится выбираться.
– Может, это к лучшему?
– К лучшему? Чтоб умерла вера, должно произойти что-то ужасное. Или просто человек выдыхается и сил больше ни на что нет. Все, что вынуждает его к дальнейшим действиям, просто добивает остатки воли к жизни. Знаете, Годэлиск, я давно живу здесь, и мне с ума не сойти дает только надежда. Потому что я верю, что время, проведенное в этом медвежьем углу, это ожидание того, кто должен отыскать меня здесь.
– Вот, значит, как… – Эльф сделал небольшую паузу, прежде чем задать следующий вопрос. Ответ был важен для него: – Так что произошло с вами?
Поле. Звезды. Тишина.
Недвижим ковыль.
Я в ночи брожу одна,
Под ногами пыль.
Легкие мои шаги
Не разбудят тех,
Кто на берегу реки
Смерти принял грех.
Ночь. Тумана седина.
Стука сердца нет.
Поле. Звезды. Тишина
Мертвая в ответ.
Оденсе не видела монаха уже несколько дней. Беспокойство, ощущаемое берегиней вблизи него, почти исчезло.
Сидя перед окном лорьярдской гостиницы, девушка расчесывала волосы и размышляла на эту тему.
По всему выходило, что монах уехал. Со двора ее не гнали, дважды в день звали к столу, и значит, пребывание здесь было оплачено. Но сколько дней еще такой беззаботной жизни у нее впереди, она не знала.
И что делать дальше?
Послышался легкий стук в дверь. Вошла Лерия. В руках у нее был обычный для ее утреннего визита поднос с чашкой чая и сладкой булочкой, присыпанной сахарной пудрой и корицей.
– Разрешите войти?
Оденсе кивнула. Спрыгнув с подоконника, она быстренько убрала со стола раскрытую книгу и вещи из сумки, которые перебирала прошлым вечером. Лерия поставила поднос и, поклонившись, собралась уходить.
– А… – начала девушка.
Лерия остановилась, предупредительно подняв брови, готовая выслушать просьбу своей гостьи.
Оденсе кашлянула и осторожно спросила:
– А мой спутник не предупреждал о дате своего возвращения?
– Возвращения? – переспросила Лерия, удивленно наморщив лоб. – А разве он куда-то уехал?
Оденсе смутилась и, на ходу подбирая слова, принялась выдумывать дальше:
– Ну он вроде как собирался.
Хозяйка передернула плечами:
– Честно говоря, мне об этом ничего не известно. С утра вроде как был в своей комнате. Да и куда он в таком состоянии поедет-то? – Лерия с сомнением покачала головой.
– А… а в каком состоянии?
– В полубессознательном, – ответила женщина. – По крайней мере, выглядит именно так. Хотя я, конечно, не врач, да и монахов знакомых у меня немного, чтобы в их повадках разбираться. Но кто знает, может, для них это обычное дело. В это время года, к примеру. Сезонное недомогание, к примеру. Я сначала подумала, что простужен он и зря его в комнату поселила угловую, что на север выходит, да еще и этаж первый. Сыро там, одним словом.
Видя, что Оденсе задумалась, Лерия посчитала разговор оконченным и направилась к выходу. У двери она остановилась и, обернувшись к девушке, добавила:
– Только вот если бы он был обычным человеком, я, пожалуй, готовилась бы к самому худшему.
Оставшись наедине со своими мыслями, Оденсе бездействовала недолго. Расправившись с завтраком, девушка поторопилась выскользнуть из комнаты.
Идя по коридору, она анализировала свои ощущения каждую секунду, боясь пропустить начало изменения своего состояния.
Но ровным счетом ничего не происходило. Ни слабости, ни темноты в глазах, ни тоски в душе.
У комнаты монаха девушка остановилась. От страха у нее пересохло в горле.
«Вот сейчас я окажусь с ним нос к носу! И опять сердце будет ныть так сильно, что останется лишь одна настойчивая мысль – перегрызть себе вены». – Пальцы берегини, крепко сжимавшие ручку двери, побелели.
Дверь была незаперта. Она открылась от легкого прикосновения. И Оденсе увидела…
Листопад лежал на кровати. Он натянул на себя все одеяла, которые только смог найти в комнате. Не так давно его колотила дрожь. Если бы берегиня могла присутствовать в его комнате чуть раньше, она бы услышала дробный стук, отбиваемый зубами.
Сейчас же здесь повисла тишина. За несколько мгновений до того, как Оденсе прикоснулась к ручке его двери, монах потерял сознание.