– Ты! – коротко отрезала Оденсе.
– Что? – сказал монах.
– Куда ты собирался идти. – Глаза девушки блеснули обидой и злостью. – Ты! Не я! Я просто шла следом, потому что у меня не было выбора. Ты не устал еще убегать?
Монах пристально посмотрел в глаза девушки. У него защемило сердце. Она так часто говорила, что была вынуждена разделять с ним жизнь. Глубина собственных чувств к ней пугала Листопада. Он отдавал себе отчет в том, что не может и не хочет жить без нее. Оденсе стала для него всем. А она, словно не видя этого, отталкивала его, чертя своими словами границы и возводя стены между ними.
Оденсе была так юна, так прекрасна и всегда так далека от него в своих устремлениях. Словно намеренно подчеркивая разницу между ними во всем: в возрасте, в убеждениях, в таланте.
– Я устал от себя, – ответил Листопад. В его голове вертелись сказанные ею слова: «Я вынуждена быть с тобой». И он никак не мог от них избавиться. Монах повторил: – Я устал от себя. Ты даже не знаешь, насколько не права. Да, я бегу, и я устал бежать. Но разве ты не видишь, что я бегу за тобой, как собака? Цепляюсь за твой след?
Он вздохнул и покачал головой:
– Ты говоришь, мы будем теперь мало времени проводить вместе. Это хорошо. Может быть, разберешься в себе и поймешь, что тебе на самом деле это в радость?
– Что ты говоришь?! – Оденсе прижала ладони к лицу, чтобы окончательно не разрыдаться. Он говорил, что любит ее и что не хочет с ней быть. Это сводило с ума.
Листопад протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но девушка увернулась:
– Я не понимаю, что ты хочешь сказать?!
– Ты слишком привыкла ко мне. Это и понятно, мы все время вместе, бок о бок. Тебе нужно провести время вдали от меня, чтобы иметь возможность посмотреть на все другими глазами. И в первую очередь на меня.
– Ты говоришь, что не хочешь быть со мной!
– Я говорю, что тебе нужно отдохнуть от меня.
– Нет! Ты говоришь, что по-прежнему хочешь в свой Харад и что у тебя появилась возможность отправиться туда. А я? А про меня ты говоришь, что я должна от тебя отдохнуть. И что это значит?
– Успокойся.
– Я не понимаю, зачем уходить отсюда. Если только ты хочешь сбежать не отсюда, а от меня.
– Хватит. Давай не будем торопить события. Ты переживаешь о том, чего еще нет и, возможно, никогда не будет. Ну посмотри на меня…
Больше он старался не поднимать эту тему. Мужики, собравшиеся из соседних деревень, почесали в затылке, крякнули и действительно очень скоро соорудили близ стен крепости деревянный сруб, который гордо стали именовать госпиталем.
Большую часть времени Листопад теперь проводил там, порой пропадая по два-три дня.
После возвращения в гарнизон они с Оденсе часами не могли наговориться. И уж, конечно, им было о чем говорить, кроме мифического побега. Они успевали безумно соскучиться друг по другу и обрасти профессиональными новостями. Кроме того, Листопад не хотел больше волновать свою молодую жену, а Оденсе посчитала тему исчерпанной.
Но опасения не оставили монаха. Мысль, терзавшая его, никак не желала покидать душу, сидела ушедшей глубоко занозой.
Угроза быть обнаруженными орденом никуда не исчезла.
Страны воевали между собой. Гибли потловчане, княжградцы, рыманцы. То тем, то другим нужны были то земли, то влияние, то богатства, которые лежали совсем рядом – в кармане у соседа.
А с орденом Стирающим Лица не боролся никто. А чего с ним было бороться? Угрозы в нем никто не видел. Одним не приходило в голову подозревать угрозу со стороны тех, кто щедро одаривал помощью, другие решали взять все, что дается, а с дарителями разобраться позже, позабыв о благодарности за благодеяния, а третьим было не до этого – лишь бы выжить.
Так и оказалось, что монахи стали нужны и тем, и другим, и третьим. И ничего тайного или удивительного в этом не было.
Сменяли друг друга сезоны. В конце весны Оденсе родила двойняшек Маэль и Идара, и из деревни ей в помощь стали присылать то одну, то другую девушку. Обязанность считалась почетной. Кроме того, возникло поверье, что чем дольше времени проводишь со знахаркой, тем удачливее будет собственный брак, так что отбоя от желающих быть нянькой у берегини не было.
Текли года. Семья берегини и бывшего монаха обросла кое-каким скарбом. И оба домишки – и в крепости, и за ее стенами – приобрели уютный и обжитой вид.
В жизни Бадира за пять лет ничего не изменилось. Он был сотником все того же гарнизона.
На вверенной ему территории монахов по-прежнему не жаловали. Бадир упорно подозревал их в шпионаже, не обращая внимания ни на какую пользу от их пребывания.
И все же нет-нет, да и забредал в окрестности местных деревень какой-нибудь монах. Ходил, бродил, пока его вежливо не просили убраться туда, где в нем будет надобность.
Но они появлялись снова и снова. Все дело было в слухах. Они притягивали в этот край представителей ордена.
Оденсе заработала за это время авторитет, о котором стали всюду говорить. Земля, она слухами полнится, и рано или поздно сведения достигают ушей тех, кто в этой информации заинтересован. Знахарка-самородок, старающаяся помочь всем, неизвестно откуда взявшаяся в бедном на подобные таланты Рымане, – куда как интересно.
Январь той самой ужасной зимы в жизни Оденсе выдался невероятно студеным. Берегиня проснулась от дробного стука в дверь. Она уже давно привыкла просыпаться от какого-нибудь очередного стука, и он не пугал ее.
Ноги нырнули в валенки, а руки влезли в рукава теплой верхней одежды, по обыкновению ночевавшей на спинке стула у изголовья. На случай таких вот побудок. Пробираясь к двери, берегиня задела стул. Тот упал.