У каждого свой путь в Харад - Страница 56

– Ты тоже… – Годэлиск улыбается ее вере в него. У него хватает сил, чтобы пробормотать в ответ: – Ты тоже не уходи.

– Я? – Она с сомнением закусила губку. – Я вроде бы и не ухожу никуда. Мне нельзя выходить. Я только иногда… отсутствую.

Когда в синеве неба прорезали дыры первые звезды, в низенькую дверь избушки постучали.

Звук заставил Годэлиска проснуться и приоткрыть глаза. Из комнаты, в которой находилась его кровать, через дверной проем была видна входная дверь и часть другой комнаты. Тусклый свет нескольких свечей пятнами ложился на пол, перекрывая тени друг друга. Между самой кроватью и выходом были сдвинуты две широкие лавки, на которых, завернувшись в стеганое одеяло, спала женщина.

– Извиняйте, – произнес переминающийся с ноги на ногу мужичок.

Берегиня стремительно поднялась, как будто и не спала за секунду до этого.

– Потревожить боялся, все медлил. Знаю, тяжелый у вас на дому-то на излечении. Но моя, кажись, все-таки рожает. Придется просить вас к нам податься…

– Ох! – Восклицание берегини было неподдельно тревожным. – Так что ж не привезли ее саму? Сейчас пока туда доедем, потом обратно – по темени этой!

– Так оно… это… орет больно. Боязно оченно было ее на телегу-то закидывать… А я-то сам мигом!

– Да раньше надо было привезти, раньше! Я когда еще предлагала ей остаться у меня и пожить до самих родов. Ну что же это такое! – Было слышно, как она ссыпает в карман передника металлический инструментарий.

– Так я-то – как ветер!

Увидев в руках Оденсе длиннющие, истонченные на концах на нет ножницы, мужичок попятился и споткнулся о порог. Едва не упав, ухватился за косяк.

– Выходите скорее! Да, подводу, подводу разворачивайте свою! Что ж вы все топчетесь! Тоже мне еще – как ветер…

Женщина заскочила обратно в комнату к эльфу, провела рукой по шее, прощупывая пульс. Наклонилась, внимательно посмотрев в ему глаза.

– Я скоро вернусь. Можно сказать, не ухожу вообще. Считай, что я буду поблизости.

Роды прошли быстро и на удивление легко.

Тяжелое течение беременности и неправильное положение плода – все это предвещало проблемы как для роженицы, так и для ребенка. Оденсе боялась за них обоих на всем протяжении беременности. Но в самый последний момент своего нахождения в лоне, когда участившиеся схватки скрутили подопечную Оденсе в вопящий комок боли, ребенок перевернулся и пошел головкой вперед.

Мальчик. Крепенький и здоровый.

Гортанный крик, открывающий воздуху путь в легкие.

Берегиня инстинктивно прижала ребенка к груди.

«Совсем как мои детки… Крошечка. Такой трогательный, маленький…»

Оденсе положила младенца на живот матери:

– Вот он. Твой сыночек. Ты молодец, смотри, какой замечательный мальчишечка получился!

Все еще затуманенные болью глаза роженицы, пока еще не понимая, смотрели на мокрую головку, уткнувшуюся к ней в грудь носом. Ее обладатель слегка пошевелился. И тут новоиспеченная мама улыбнулась. Заструился из глаз нахлынувший свет любви.

«Вот и хорошо. Это именно то, что и должно быть в мире. Мир полон света, щедро одаривает любовью каждого, но как редко люди могут почувствовать это! Не замечают. Вот сейчас хорошо, – устало думала Берегиня, складывая инструменты в миску, чтобы промыть их потом во дворе у колодца. – В мире любви прибавилось».

– Оденсе! – с тихой радостью шептала женщина. – Смотри, какой он! Ручки… совсем маленькие ручки! И губками двигает… Я раньше на младенчиков смотрела когда, все думала: до чего же страшненькие выходят, а этот… Другой совсем, правда? Такой красивый… – Она всхлипнула. – Мне так радостно. Но и слезы душат. Что со мной, Оденсе? Это… счастье?

– Конечно, дорогая. Ну что ты, милая? Не надо плакать. – Одной рукой берегиня отирала слезы с щеки роженицы, а другой мягко пододвигала малыша к груди матери.

Из-за дверей хаты раздавались невнятные хлюпающие звуки, на которые женщины до этого не обращали никакого внимания. Теперь обе одновременно повернули головы, пытаясь распознать их природу.

– По-моему, это твой муж, – предположила Оденсе. – Хотя звук странный. Как будто кур душит хорь.

– Это он так плачет, – согласилась новоиспеченная мама. – Плачет и напивается. – И, оправдывая поведение своего супруга, добавила: – Он не пьет вообще-то у меня, а вот тут от счастья, видно, деваться некуда было… Подперло, что тут скажешь. Я вчера наговорила ему всего, как схватки начались. Орала так, что ой-ой-ой! Вытолкала его вон и сказала, чтоб он сдох сразу же, как только подумает ко мне приблизиться… ну, за этим самым… Он теперь, наверное, и заходить-то сюда боится. Вот и пьет. А так-то он и не пьет совсем, разве что на праздники.

Оденсе улыбнулась:

– Это ничего. Вчера ты могла наговорить что угодно и кому угодно. Вы помиритесь. У вас теперь такая деточка миленькая – как же вам не помириться?

Возня за дверью время от времени перемежалась вполне отчетливо определяемыми всхлипами, хрюканьем и бормотанием. Мужичок действительно запивал перенесенное потрясение мутным деревенским хмельным напитком и разговаривал об обрушившихся на него бедах, вкупе со счастьем, не то с самим собой, не то с пустеющей бутылкой.

Где-то снаружи тоскливо мычала корова.

– Ох ты ж! – вскричала роженица, перехватывая ребенка одной рукой, а другой опираясь, чтобы попытаться встать. – Чтоб его пучило, ирода, до вечера! Он же напился, как свинья – так корова его теперь ни в жизнь не подпустит! Кто ж ее подоит, бедную?

– Да будет кому, чего ты всполошилась? Не в лесу ведь живете – соседи помогут. – Оденсе будто видела, как вмиг развеялась, как от сильного порыва ветра, картинка гармоничного счастья. – Ты с ребенком будь. Ты ему важнее…